Александр Гриневский родился 11(23) августа 1880 г. в городе Слободской Вятской губернии.
   Отец. Степан Евсеевич Гриневский (1843—1914), поляк, потомственный дворянин Дисненского уезда Виленской губернии, за участие в польском восстании 1863 года был сослан в г. Колывань Томской губернии. Позже ему было разрешено переехать в Вятскую губернию, куда он прибыл в 1868 г.
   Биография
     С детства Грин любил книги о мореплавателях и путешествиях. Мечтал уйти в море матросом и, движимый этой мечтой, делал попытки убежать из дома.
    В 1896 г. по окончании четырёхклассного Вятского городского училища уехал в Одессу. Некоторое время бродяжничал в поисках работы. Устроился матросом на судно, курсировавшее по маршруту Одесса — Батуми — Одесса. Вскоре решил оставить карьеру моряка. Перепробовал много профессий — был рыбаком, чернорабочим, лесорубом, золотоискателем на Урале.
    Проходил службу солдатом в 213-м Оровайском резервном пехотном батальоне, расквартированном в Пензе. Летом 1902 г. дезертировал, но был пойман в Камышине. После побега познакомился с эсерами. Зимой 1902 г. они устроили Грину повторный побег, после которого он перешёл на нелегальное положение и начал вести революционную деятельность. В 1903 г. был арестован за пропагандистскую работу среди матросов в Севастополе. За попытку побега был переведён в тюрьму строгого режима, где провел около двух лет. В 1905 г. освобожден по амнистии.
    В 1906 г. в Петербурге Грин снова был арестован и выслан на четыре года в г. Туринск Тобольской губернии. Бежал в Вятку, раздобыл чужой паспорт, по которому уехал в Москву. Здесь рождается его первый политически ангажированный рассказ «Заслуга рядового Пантелеева», подписанный А. С. Г. Тираж был конфискован в типографии и сожжен. Псевдоним А. С. Грин впервые появился под рассказом «Случай» (1907). В 1908 г. у Грина выходит первый сборник «Шапка-невидимка» с подзаголовком «Рассказы о революционерах».
       Александр Грин на почтовой марке Украины, 2005
Сочиняя новые и новые рассказы, Грин постепенно находит свой стиль, сделавший его затем столь популярным и любимым. Первая романтическая новелла, по словам самого писателя, появилась в 1909 г. и называлась «Остров Рено». Затем последовали и другие произведения этого направления — «Колония Ланфиер» (1910), «Зурбаганский стрелок» (1913), «Капитан Дюк» (1915). В этих произведениях формируются черты вымышленной страны, которая литературоведом К. Зелинским будет названа Гринландия.
     Из-за конфликта с властями Грин с конца 1916 г. был вынужден скрываться в Финляндии, но, узнав о Февральской революции, вернулся в Петроград. Весной 1917 г. он пишет рассказ-очерк «Пешком на революцию», свидетельствующий о надежде писателя на обновление. Однако вскоре действительность разочаровывает писателя.
     В 1919 году Грин служил в Красной Армии связистом и заболел сыпным тифом. Тяжелобольного писателя привезли в 1920 г. в Петроград, где при содействии М. Горького ему удалось получить академический паёк и жильё — комнату в «Доме искусств», где Грин жил рядом с В. Пястом, В. А. Рождественским, Н. С. Тихоновым, М. Шагинян.
     Во время гражданской войны он печатает свои произведения в журнале «Пламя». В революционные годы в Петрограде Грин начал писать «повесть-феерию» «Алые паруса» (опубликована в 1923 году). Эта повесть является самым известным его произведением. Считается что прообразом Ассоль является жена Грина, Нина Николаевна.
     В 1924 году в Ленинграде был напечатан роман Грина «Блистающий мир». В том же году Грин переехал в Феодосию. В 1927 году принял участие в коллективном романе «Большие пожары», публиковавшемся в журнале «Огонёк».
     В 1929 году всё лето провёл в Старом Крыму, работая над романом «Дорога никуда», а в 1930 г. полностью переехал в город Старый Крым. В конце апреля 1931 года, будучи уже серьёзно больным, Грин ходил в Коктебель в гости к Волошину. Этот маршрут до сих пор известен и популярен среди туристов как «тропа Грина».
     Роман «Недотрога», начатый им в это время, так и не был закончен.
     Умер Грин 8 июля 1932 года в городе Старый Крым. Был похоронен там же на городском кладбище. На его могиле скульптором Татьяной Гагариной установлен памятник «Бегущая по волнам».
     С 1941 г. его книги не печатались, в 1950 г. Грин посмертно обвинялся в «буржуазном космополитизме». Усилиями К. Паустовского, Ю. Олеши и других он в 1956 г. был возвращен в литературу; его произведения издавались миллионными тиражами.
          Его реальность включает в себя не постижимые логикой силы, проявляющиеся в сказке и во сне, в одушевлённости природы и предметов. Его вера в доброту человека основана на внутренней силе.
     Грин, Александр в Википедии

Александр Грин в Одессе

( фрагмент книги Алексея Николаевича Варламова "Александр Грин" из серии "Жизнь замечательных людей"

Глава II

ПРИШЕЛ И УШЕЛ

   Путь Грина лежал на юг, в Одессу, к морю. Он хотел стать моряком. Море казалось ему альтернативой Вятке, убогой провинциальной жизни, скуке, косности, собственной никчемности – море было выходом из «Моей жизни» в тот мир, где все окружающие его «моряки и, в особенности, матросы в их странной, волнующей отблесками неведомого, одежде, – были герои, гении, люди из волшебного круга далеких морей…».
   «Как наступили сумерки, я, надев свою широкополую шляпу, сошел со знаменитой „Дюковской лестницы“ в порт, в легкие сумерки, обвеянные ароматом моря, угля и нефти. Я волновался и трепетал, словно шел признаваться в любви, но все окружающее подавляло меня силой грандиозной живописной законченности; в ней чувствовал я себя ненужным – чужим».
   Вот беда – его нигде не хотели брать. Подросток Гриневский был слабогруд, узок в плечах и сутул, плюс к этому страшно инфантилен, вспыльчив и нетерпелив – букет, с которым трудно делать любую карьеру, в том числе и морскую.
   «Я рылся в материках, как в щепках, но даже простой угольный пароход отвергал мои предложения, не говоря уже о гигантах Добровольного флота или изящных великанах Русского общества… Иногда матросы осыпали меня насмешками, и, должно быть, действительно казался я смешон с моей претензией быть матросом корабля дальнего плавания, я, шестнадцатилетний, безусый, тщедушный, узкоплечий отрок, в соломенной шляпе (она скоро потеряла для меня иллюзию „мексиканской панамы“), ученической серой куртке, подпоясанный ремнем с медной бляхой и в огромных охотничьих сапогах».
   Деньги, которым он не знал счета и тратил на пустяки, стреляя в тире, покупая апельсины и обедая в ресторане, быстро кончались, он продавал свои вещи, голодал, болел и чувствовал себя мучительно одиноким, беззащитным, гибнущим, ни одна его мечта не сбывалась, а голод был ужасен.
   В автобиографическом рассказе «Случайный доход» Грин писал: «Наконец, нервы мои не выдержали. Я остановил вечером жирного одесского туза, переходившего рельсы как раз против знаменитой лестницы бульвара, и, указав ему на приближающийся паровоз, предложил за вознаграждение в сто рублей положить мизинец своей левой руки на рельсу, чтобы туз имел удовольствие увидеть мои страдания. Почтенный коммерсант дико оглянулся кругом, вздрогнул и побежал вверх по лестнице. Я никогда не думал, что толстяки могут так резво нестись вверх».
   В конце концов не осталось ничего другого, как обратиться за помощью к знакомому отца, хотя поначалу хотел всего добиться сам. Что-то вроде гончаровского Штольца: «Я приду к нему, когда у меня будет четырехэтажный дом, а теперь обойдусь без него…»
   Подобная коллизия встретится потом и в романе «Золотая цепь», герой которого, шестнадцатилетний безродный юнга попадет в общество богатых и могущественных людей и поведет себя независимо и гордо:
   «Испанец молча вытащил из бумажника визитную карточку и протянул мне, сказав:
– Через десять лет, а если я умру, мой сын – даст вам какой-нибудь пароход.
Я взял карточку и, не посмотрев, сунул в карман. Я понимал, что это шутка, игра, у меня явилось желание поддержать честь старого, доброго кондотьера, каким я считал себя в тайниках души.
   – Очень приятно, – заявил я, кланяясь с наивозможной грацией. – Я посмотрю на нее тоже через десять лет, а если умру, то оставлю сына, чтобы он мог прочесть, что там написано.
   Все рассмеялись.
      – Вы не ошиблись! – сказал дон Эстебан Гануверу». Но это в сказочном романе, а в жизни все складывалось иначе. Знакомый отца помог – сначала отругал за то, что не пришел сразу, а потом накормил, дал еды и некоторое время спустя устроил учеником на пароход «Платон», совершавший рейсы по Крымско-Кавказской линии. Только моряка из Грина не вышло, как не вышло впоследствии ни рыбака, ни дровосека, ни грузчика, ни солдата. «Одно из двух: или Жюль Верн наглый обманщик, или он, Синявский, еще недостаточно окреп для морских прелестей. Палуба? Брр-р!.. – несколько иронически писал Грин в раннем рассказе „Трюм и палуба“ об ощущениях матроса-ученика. – Проклятая жизнь! Над ним издеваются с утра до вечера, прячут его брюки, бросают ему в кружку с чаем фунтовые куски сахара, насыпают соли!.. Он должен чистить гальюны, а в порту неизменно торчать на вахте у сходней, – и все это за свои же девять рублей! Довольно! Он ревет – ну, что же из этого? Нельзя обижать человека, в самом деле – так, мимоходом!..»
   В отличие от независимого и смелого Санди Пруэля из «Золотой цепи» герой этого рассказа изображен маменькиным сынком, ябедой и плаксой, но и сам творец обоих юных моряков был плохо приспособлен к любым систематическим занятиям. Грин не стал, а родился писателем, богемным человеком, аристократом духа, сколь бы иронически к этим определениям мы ни относились, а говоря точнее – ему сильно повезло, что он был наделен литературным талантом.   Когда б не этот талант, неизвестно, как сложилась бы его судьба, вероятно, она напоминала бы судьбу обитателей горьковского «дна», ибо всякая обыденная деятельность с юности ему претила. Об этом писала и его первая жена: «Из всех человеческих дел Грин любил только литературу и только одно умел делать – писать».
      В его произведениях отвращение к регулярному, каждодневному механическому труду, не связанному с творчеством, равно как и некоторое презрение к тем, кто таким трудом занимается, очень чувствуется. Достаточно прочесть рассказ «Наказание» про рабочего по фамилии Вертлюга, который умирает из-за того, что нарушает технику безопасности, и в этом его упрекает инженер, однако сам Вертлюга, умирая, винит себя за другое – за то, что вообще на заводе работал и не выполнил свою волю – уйти. В рассказе «Вперед и назад» про одного из героев, отказавшегося от романтики и трудностей, связанных с добычей золота, и променявшего все это на обыденный крестьянский труд, говорится, что он «был круглолиц, здоров и неинтересен в той степени, в какой бывают неинтересны люди, созданные для работы и маленьких мыслей о работе других». И славная девушка, «красивая, как весенняя зелень» – главный приз в волшебном гриновском мире – никогда такому человеку не достанется. Он будет лишь смотреть «на ее гибкую спину, тяжелые волосы, замкнувшиеся глаза и маленькие, сильные руки. Так, как смотрит рыбак без удочки на игру форели в быстром ключе».
   Но даже море и тяжелая морская работа, которую воспевал Грин в «Алых парусах», рассказывая о юности Грэя и его испытаниях юнги, были автору феерии скучны и непосильны. Иное дело Грэй. («Он выносил беспокойный труд с решительным напряжением воли, чувствуя, что ему становится все легче и легче по мере того, как суровый корабль вламывался в его организм, а неумение заменялось привычкой. Случалось, что петлей якорной цепи его сшибало с ног, ударяя о палубу, что не придержанный у кнека канат вырывался из рук, сдирая с ладоней кожу, что ветер бил его по лицу мокрым углом паруса с вшитым в него железным кольцом, и, короче сказать, вся работа являлась пыткой, требующей пристального внимания, но, как ни тяжело он дышал, с трудом разгибая спину, улыбка презрения не оставляла его лица. Он молча сносил насмешки, издевательства и неизбежную брань, до тех пор пока не стал в новой сфере „своим“, но с этого времени неизменно отвечал боксом на всякое оскорбление».)
   Когда В. Вихров в статье «Рыцарь мечты» с самыми лучшими чувствами писал: «Удивляться надо не житейской неопытности Грина, не тем передрягам, которые претерпевает шестнадцатилетний мечтатель, попавший из провинциальной глухомани в шумный портовый город, а тому поистине фанатическому упорству, с каким пробивался он к своей мечте – в море, в матросы», то этот восторженный пассаж мало соответствует действительности. Гораздо больше доверия оценке самого Грина. «Теперь я вижу, как я мало интересовался техникой матросской службы. Интерес был внешний, от возбуждающего и неясного удовольствия стать моряком. Но я не был очень внимателен к науке вязанья узлов, не познакомился с сигнализацией флагами, ни разу не спустился в машинное отделение, не освоился с компасом», – писал он на склоне лет, отделяя себя от своих смелых и настойчивых героев.
   Грин сделал всего несколько рейсов, самым интересным из которых было его единственное заграничное плавание в Александрию на судне «Цесаревич» весной 1897 года. После этого территорию России создатель Гринландии никогда не покидал, а о своем африканском путешествии замечательно написал в 1925 году в автобиографическом рассказе «Золото и шахтеры», опубликованном в «Красной ниве».
   «Когда еще юношей я попал в Александрию (Египетскую), служа матросом на одном из пароходов Русского общества, мне, как бессмертному Тартарену Доде, представилось, что Сахара и львы совсем близко – стоит пройти за город.
   Одолев несколько пыльных, широких, жарких, как пекло, улиц, я выбрался к канаве с мутной водой. Через нее не было мостика. За ней тянулись плантации и огороды. Я видел дороги, колодцы, пальмы, но пустыни тут не было.
   Я посидел близ канавы, вдыхая запах гнилой воды, а затем отправился обратно на пароход. Там я рассказал, что в меня выстрелил бедуин, но промахнулся. Подумав немного, я прибавил, что у дверей одной арабской лавки стояли в кувшине розы, что я хотел одну из них купить, но красавица арабка, выйдя из лавки, подарила мне этот цветок и сказала „селям алейком“.
   Так ли говорят арабские девушки, когда дарят цветы, и дарят ли они их неизвестным матросам – я не знаю до сих пор. Но я знаю:
   1) Пустыни не было. 2) Была канава. 3) Розу я купил за две пар… (4 коп.) 4) Не чувствовал ни капли стыда».
   На обратном пути Грин поссорился с капитаном, отказавшись выполнять его требования, и дальше поплыл уже в качестве пассажира. Вероятно, это был момент истины, проверка на пригодность человеческого характера – сдюжит – не сдюжит, вытерпит или нет. В отличие от своего Грэя Грин не сдюжил и летом 1897 года отправился домой в «отпуск». Ни денег, ни багажа при нем не было. Он плыл по Волге от Ростова до Казани сначала зайцем, потом обычным пассажиром от Казани, по милости пожалевшего его капитана, а затем шагал пешком двести верст – эти двести верст отзовутся трагическим марш-пробегом в «Дороге никуда», а путешествие без билета – в чудесной новелле про «зайца» «Пассажир Пыжиков» – и вернулся к тому, от чего ушел: Вятка, обыватели, мачеха, отец, возлагавший на сына свои отцовские надежды и жестоко разочарованный.

На главную страницу сайта   На страничку "История Одессы"    На страничку "Страницы об Одессе"  Рассылка  E_mail